Мужество не только в бою 

Писатель Александр Солженицын. Фронтовик, прошедший сквозь горнило войны, участник многих сражений, орденоносец. Враг народа, арестованный в феврале 1945 года за антисоветскую пропаганду, узник ГУЛАГа. Автор многих известных произведений («Архипелаг ГУЛАГ», «Один день Ивана Денисовича» и др.), лауреат Нобелевской премии в области литературы. Видный общественный деятель, которого по праву называли совестью эпохи. Человек удивительной судьбы… 
Но мало кто из горшеченцев, наверное, знает, что свою роль в жизни и судьбе этого человека сыграл наш земляк Захар Георгиевич Травкин. А вот сам писатель не раз вспоминал об этом. «Дорогому Травкину Захару Георгиевичу, моему бывшему комбригу, - человеку мужественному не только в бою. А. Солженицын. 6.07.63». Такую надпись на экземпляре «Роман-газеты» оставил А. Солженицын, когда гостил у своего бывшего фронтового командира. 

Захар Георгиевич родился в 1904 году в селе Никольское Горшеченского района. Учился в местной школе, работал в хозяйстве отца. В ноябре 1926-го его призвали в ряды Красной Армии. Он окончил военное артучилище, а перед самой войной и Военную артиллерийскую академию. 
С самого начала войны З.Г. Травкин - командир 68-й отдельной армейской пушечной Севско-Речицкой бригады. Первую боевую награду - орден Красного Знамени - получил в марте 1942 года за мужество и мастерство в наступательных боях. Осенью 1943 года за заслуги в операциях на Гомельском направлении был награжден орденом Кутузова второй степени, а за большой вклад в освобождение города Речицы в 1944 году - орденом Суворова второй степени. Умелые действия Захара Георгиевича в тяжелых боях на территории Польши на реке Нареве были отмечены орденом Ленина. Он был настоящим «батей» для солдат и офицеров, его все уважали. 
Капитан Александр Солженицын служил начальником батальонно-звуковой разведки в бригаде у Травкина. Сюда он попал уже опытным, боевым офицером. За его плечами были жестокие сражения, в том числе и на Курской дуге, за которые 15 августа 1943 года Солженицын получил свою первую боевую награду - орден Отечественной войны II степени. Потом были еще награды, еще сражения. Он честно «отработал» фронтовые будни, пройдя с боями от земли Тургенева и Лескова до самой Германии. 
Но фронтовые дороги заводили Солженицына в такие дебри человеческих судеб, откуда трудно было выйти нравственно незамутненным. Он не понимал, почему в реальности первые плоды победы пожинали не герои, выстоявшие под огнем, а стукачи-тыловики и оперативники «невидимого фронта»? Его коробило отношение к своим же, русским солдатам, волею случая попавшим в плен, которых приравнивали к предателям... «Эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле быть русским»… За подобные крамольные мысли, написанные им в письмах к однокурснику-фронтовику и «не одобренные» бдительной военной цензурой, Солженицына и ждала расплата. Его осудили на 8 лет лагерей и вечную ссылку за «антисоветскую агитацию с попыткой создания антисоветской организации». Но ГУЛАГ, при всей жестокости выбора, должен был достаться Солженицыну - как предназначение. Иначе он вряд ли бы стал тем Солженицыным, которого мы знаем… 
Тусклым днем 9 февраля 1945
года комбриг Захар Георгиевич Травкин звонком через дежурного телефониста вызвал капитана Солженицына. «Когда меня позвали к командиру бригады на его командный пункт, мне и в голову не приходило, что это арест», - напишет позднее Солженицын в романе «Архипелаг ГУЛАГ». Дивизион двигался по Восточной Пруссии, и к моменту звонка часа два находился под городом Вормдитом, готовясь к окончательной ликвидации группировки находившихся там немцев. 
Солженицын бросился на КП, до которого было километра полтора. Суровый комбриг предложил сдать пистолет («я отдал, не подозревая никакого лукавства») и сказал, что придется… поехать. К безоружному капитану «из напряженной неподвижной в углу офицерской свиты» бросились двое контрразведчиков: «Вы - арестованы!» 
Арест Солженицына был легким (как он сам писал в романе) не только потому, что не оторвал его от домашней жизни. Последнее вольное впечатление арестовываемого было впечатлением от поступка, оценить который в полном объеме он сумел много позже. Если бы полковник Травкин, у которого забирали боевого офицера, молча подчинился власти, более могущественной, чем он сам, это было бы в порядке вещей: и капитан, наверное, никогда бы не сказал о нем ничего дурного - кроме того, быть может, что «слаб человек». Если бы комбриг, отдавая офицера (только что спасшего батарею и представленного к награде) СМЕРШу, показательно напустился на разоблаченного врага народа (кем и являлся каждый человек с первых мгновений ареста), Солженицын мог бы списать данный случай на общую систему страха и бесчестья. Но арестованный столкнулся с чем-то таким, что не имело внятных объяснений. «Чумная черта», которая отделила «зачумленного» комбата от бригадного полковника, на минуту стерлась. 
Спустя два десятилетия эти мгновения осветят драматические страницы «Архипелага» высоким благодарным чувством. «Я его мало знал, он никогда не снисходил до простых разговоров со мной. Его лицо всегда выражало для меня приказ, команду, гнев. А сейчас оно задумчиво осветилось - стыдом ли за свое подневольное участие в грязном деле? порывом стать выше всежизненного жалкого подчинения?». 
Несмотря на угрозы сотрудников СМЕРШа, комбриг не подписал сфабрикованную ими характеристику на подчиненного. Конечно же, Травкин понимал: подпиши он фальшивку, и «немецкий шпион» Солженицын будет расстрелян, понимал и смысл угроз в свой адрес. 
Полковник, держа в руках бумагу с печатью, вместо того чтобы на глазах испуганной свиты публично отречься от «зачумленного» капитана, веско спросил: «У вас есть друг на Первом Украинском фронте?» Эти слова только по форме были вопросом, а по сути - спасительной подсказкой арестанту. «С меня уже было довольно: я сразу понял, что я арестован за переписку с моим школьным другом, и понял, по каким линиями ждать мне опасности». 
Но мгновение истины не было исчерпано запретным сигналом. Комбриг, «продолжая очищаться и распрямляться перед самим собою, поднялся из-за стола (он никогда не вставал навстречу мне в той прежней жизни!), через чумную черту протянул мне руку (вольному, он никогда мне ее не протягивал!) и, в рукопожатии, при немом ужасе свиты, с отепленностью всегда сурового лица сказал бесстрашно, раздельно: «Желаю вам - счастья - капитан!». А по негласным законам того времени Солженицын уже не был капитаном: он был уже врагом народа. 
Вот что по этому поводу писал бывший командир 8-й артиллерийской батареи капитан В. Толочков: «Как можно объяснить такие действия комбрига? Он не мог так просто отречься от своего подчиненного, от своего боевого товарища. Травкин не верил, что Солженицын - враг народа. Этому противилось все его существо. Он знал, что лучшей проверкой верности Родине и народу является проверка в бою. Эту проверку капитан Солженицын выдержал с честью много раз. Полковник Травкин не побоялся пожать руку и пожелать удачи человеку, уже официально зачисленному в число врагов народа. Это было рукопожатие двух мужественных людей, веривших в торжество правды и разума и считавших фронтовое братство превыше всего…». 
В сноске к публикации в журнальном варианте «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын говорит: «... человеком все-таки можно быть! - Травкин не пострадал». 
Но так ли было на самом деле, действительно ли не пострадал и он, и его семья? Писателю, видимо, не все было известно. 
Войну Захар Георгиевич закончил генерал-майором артиллерии, долгое время был начальником Центрального Лужского артиллерийского полигона. В 1956 году он отказался ехать служить в восставшую Венгрию, и в 1962 году строптивого генерала отправили в отставку. Его дочери Галине, после того как она сдала вступительные экзамены в МГУ, вернули документы. Ее мечте учиться в университете на Ленинских горах не суждено было сбыться. А когда Галине с большим трудом удалось устроиться уже в 39 лет ассистентом на кафедру в один из институтов, то к ней на лекции довольно часто приходил человек «со стороны» - послушать. 
Умер З.Г. Травкин в январе 1973 года. Панихида проходила в одном из ДК Ленинграда, проститься с генералом пришло много народу, чего никто не ожидал. А вот из Министерства обороны прислали письмо, в котором сообщалось, что «в связи с напряженной международной обстановкой нет денег на установку памятника на его могиле». Вот когда вспомнили все прегрешения генерала! А местные власти терялись, не зная, где его можно похоронить. Но однополчане добились решения в горисполкоме, и похороны состоялись на престижном Богословском кладбище. 
Имя Захара Георгиевича
Травкина по праву занимает свое место в ряду наших известных земляков, чья жизнь - достойный пример для нынешнего и будущих поколений горшеченцев.
Е. Бобрышева.